[olalala]

*страшным голосом*



Дорогие мои детишшшечки! А хотите я расскажу вам сказочку? Про ручечку. Нет, про пальчик!



Из аннотации: эта книга – сборник русских народных сказок, которые родители могут почитать своим малышам - и на ночь, и в дороге, и просто, чтобы скоротать вечер в компании изумительных сказочных персонажей, рождённых фантазией наших далёких предков.



Дабы прочувствовать весь колорит изложения и содержания, рекомендую прочесть вслух, так, как сделала это в первый раз я:

ВЕРНАЯ ЖЕНА

Жил как-то один купеческий сын; подошло ему время жениться, и не мог нигде невесты подыскать, ни в городе и нигде ему не по душе. Искал, искал — нигде ему по сердцу нету. И скоро он загонщиков рассылал по иным городам, карточки ему посылали. Семьдесят семь карточек сняли с невест из иных городов. И никотора картинка ему от души не подходит.

В одно время разложил он все эти карточки. Надо же решиться: «Докуль буду я один жить?» Из семидесяти семи на трех карточках решился: «Ну, поеду: ту ли, другу ли, третью возьму».

Потом, в одно время, пришла к ним одна нищая на кухню, просить кусок хлеба, и прошла мимо их дома. А нищая эта была двадцати пяти годов девушка. Он в окошко кинул взор на нее. Вот припала к душе нищая. Велел прислугам воротить. Прислуги ее огаркивают: воротись, мол, скоре! Та спужалась: «Что такое — я ничо ведь у вас не украла! Вы мне подали, я и пошла».

Воротилась эта нищая с горькими слезами, напужалась: для чего ворачивают? «Ничего не брала, не украла и преступления никакого с ними не делывала».

Распорядился этот Иван купеческий сын: прямо в палату к нему пущай идет. Принуждена эта нищая девушка класть свой мешок и идти к нему налицо.

Потом распорядился Иван купеческий сын прислугам подать им вина и закуски, садит ее за стол, наливат ей — как видит: она с испуганным лицом — стакан вина хорошего. Ну, выпила она, и у ней красочка переменилась, еще она получше стала, поаккуратнее. И стал он сватать за себя ее. Она ему говорит: «Что же вы это смеетесь надо мной? Вы уж получше себя кого ищите, да и подсмейтесь! А то надо мной-то чо смеяться, меня и так Бог осмеял». А он всей душой к ней припал: «Никак нет, не смеюсь», — снимает со своего пальца именное кольцо, надевает ей на руку и приказал кучеру лошадь, выспросил: «И где ты живешь?» А она за самым за их городом в землянке живет. И мать слепа живет. Она с мешком ходит — мать прокармливает. И кучеру наказал тайным образом: «Привези ее, слушай, незаметным образом, что она будет говорить, и правду ли у ней мать слепая».

Ну, повез ее кучер, привозит к этой землянке, а сам спрятался и слушает. Как та зашла в землянку, так прямо и говорит: «Мама, ко мне жених сватается!» Мать говорит: «Какой же это жених к тебе сватается?» Она и говорит: «Такого-то купца сын!» Мать и говорит: «Что ты, девка? Ведь он это фигурит над тобой!» — «Да како же, мама, смех? Ведь он из своих рук подал мне именной перстень — и вот сто рублей денег!» И потом мать ей не верит: «Ты где-нибудь ходила, польстилась, украла? Унеси обратно, положь!» — «Что ты, мама, вот кучер уверит!»

А кучер все это слушал, повернул лошадь и рассказал барину.

Барину эта речь старухина очень понравилась. Потом приезжает к ним сам Иван купеческий сын, в их землянку. И решили они, свадьба которого числа. Обул, одел ее, и решили, когда венчаться, ну, как это число дошло, приехал венчаться — велит он старуху в палаты свои вести, а землянку сжечь. Ну, и так по его и сделали. Как они повенчались, пошел у них пир-пированье. Как подвыпили все фрейлины, кавалеры танцуют, а его на смех подымают: «Чо же ты со своей молодой не танцуешь?» А он боится ее спросить, может, она обидится — где же ей, с мешком ходила, поди, не умеет! И посылает горнишну спросить, умеет ли она танцевать. Та отвечает: «Пошто не могу? Могу».

Ну, и пошли танцевать, она даже всем фрейлинам подгадила — те супротив ее не могут.

И стали после свадьбы жить они по-хорошему, по-благородному. И они живут— души один в другом не чаят, и он нарадоваться ей не может: «Это мне Господь послал такую жену!»

Подошел май месяц, зацвели цветы в садах, пошли они с ней в сад разгуливаться; вот он в саду гулял, гулял, да вздохнул тяжело. Она к нему пристала: «Что же это ты вздохнул в неудовольствии, чем ты недоволен?» Ну, он: «Да так себе»... А потом говорит: «Вот что, душечка, как был я холостой, в это время всегда налаживал корабли и уплывал. А сейчас мне и скушно стало». «Ну что, душечка, плыви, я тебя не держу. Ступай с Богом, я не воспрещаю». «А мне, — говорит,— сумление вас оставить».— «Дак что же, вы мне не верите? Так помолимтесь Богу, затеплим свечи и заклянемся, что ни ты другу не поймешь, ни я другого не возьму — вот и вверимся друг другу, и ты с надеждой поплывешь, и я останусь».

Ну, и пришли они в дом, затеплили свечи, помолились Богу и эаклянули друг друга на одной точке стоять.

И стала она мужа в путь-дорогу собирать, и проводила честно-благородно и стала домашность править, жить без мужа.

Приехал он в чужие земли, в чужие города, ну, и там, как приплыл - собака собаку по лапе знает, — приходит в трактир, где все богачи собираются. Сели закусывать, выпивать, картежить. Потом из них один молодой офицер сказал: «Мы-то выпиваем, закусываем —— что-то наши жены дома делают?» А этот же самый сказал, который клялся: «Да что же делать? Честь честью живут! Живут в продовольствии. Что им делать?» Этот же офицер сказал: «Э, они честь честью проживут! Найдут кавалеров, парней — вот и все».

Этот купеческий сын с ним за спор схватился, что моя жена хорошо проживет. А офицер с ним за спор, голову закладывает, что он к его жене приедет и что хошь сделает. Потом до того дело у них дошло, что больше тыщи заложил против его головы, и офицер отправляется. Офицер этот и говорит ему: « Ты отправь телеграмму жене, что гость к ней приедет».

Он принужден был телеграмму ей от6ить, что гость приедет. Жена получила, ужахнулась: «Что это за скороспешная телеграмма? Какой такой гость?» И как у ней в голове было, она сразу стрекинулась: «Должно, какой спор был у них!»

Ну, является к ней этот гость. Приняла она его честно-благородно и за закуску. Что же —- гость так гость» Вот, как он выпил, закусил и стал он к ней лабзиться, дерзкие слова говорить, а они в комнате были двое. Она: «Боже, избавь, чтоб я это дело сделала!» Он вынимает из карману леворверт - вот, дескать, все равно с душой расстанешься. Она ужахнулась — говорит: «Сейчас же мы оба одеты, неудобно. Вот ночь придет, мы и расположимся в ночное время». Он и решился ночи ждать. «Только будем это дело без огня делать. Я и замуж выходила, решилась с мужем, чтоб эти глупости при огне не делать». А он и думат: «Ладно, я кольцо (он приметил у ней его)с тебя ночью сыму, мужу указ привезу».

Как они поужинали, приказыват она горнишной постель в спальне прнготовнть. Ну, и как она хозяйка, отлучилась и горнишну уговорила: «Ночуй с этим гостем, и я тебе тыщу рублей дам. А я тебя надушу, одену», - говорит и перстень свой с руки ей дала. Она и согласилась.

На покой легли эти горнишна и офицер. Ну, потом уж как вставать надо, он ладит кольцо с пальца стащить. А оно туго было -— не идет. Он недолго думал, ваял да и отрубил кольцо с пальцем. Горнишна встала — ну, и хозяйке с обидой: «Что он надо мной учинил - палец отрезал!» Хозяйка ее уговариват: «Ну, ничего, я тебя не обижу, как ты за меня пострадала, будешь ты навек наша участница».

Потом хозяйка горнишну эту спрятала, а сама руку на темляк повесила и замотала бинтом, будто у ней отрезано. Потом, как встал этот офицер, сели они завтракать, закусывать. Она и говорит: «Вот какую вы подлость сделали: у сонной у меня палец отрезали!» Он стал ей казною ее соблазнять, что вот я столько-то тебе дам.

Она с него копейки не взяла.

Отправился ее гость — отправился к ее мужу. Радостный такой.

Она после этого гостя сейчас в полицию, в церкву и приказала легку шлюпку сейчас в погоню за ним — вместе с горнишной к мужу узнавать, как он там. Смекает, что не эря этот гость приезжал. И оделась в мужску одежу, волосы остригла, приезжает и идёт в ту же гостиницу.

Тут сидят, картежат — и увидела гостя этого, который ночевал у нее. И спрашивает: «Что у вас тут хорошенького, какой торг, что почем» И они ее спрашивают. Так идет у них беседа. И отвечает ей офицер: «У нас седни будет новенькое: одного вешать будем, за жену поручался шибко». Та спрашиват: «Почему так?» Он объясняется и говорит: «Вот никогда нельзя за жену поручаться».

Долго она тут беседовать не стала, пошла по полициям по разным, со всеми бумагами. К надзирателю пошла: «Не могу ли я его увидать?» Надзиратель говорит: «Как арестантов в баню поведут, перед вешальницей мыть, — тут ты его и можешь видеть, а больше нельзя, никак не можем допустить».

Как повели в баню, идет она к этой бане — караульны ее не пропускают туда. Ну, она сунула там им, пропустили ее на четвергь часа. Потом она им обсказыват: «Товаварищ мой был самый задушевный — хочу проститься с ним». Заходит она в баню: «Ах, голубчик, до чего достукался!» — говорит. Он с испугу прямо матерным словом: «Убирайся, мне не до того!» Ну, она ему призналась, что: «Я твоя жена, не бойся ничего, я тебя спасу». Видит, пальцы-то у нее все целы. «Ты не к вешальнице пойдешь, а как к куме на именины!»

Приходит она к вешальнице — они привели все начальство — и доказала: вот кто, мол, с ней ночь ночевал. «Ты не со мной был — востер, да не подточенный, вот у кого пальца нет!»

Ну и мужа-то оправдали, а офицера-то повесили. А сколько было капитала у зтого офицера в залоге, на горнишну перевели...

А они вернулись и стали жить-поживать, добра наживать.





Отсюда